Олег Рауткин с семьей проживал на Украине и периодически их навещал. Каждый раз мы отмечали это дело, устраивая соответствующие проводы. По возвращении, мы готовили соответствующие встречи. Было такое чувство, что в очередной раз он поедет и не вернется. Ну, мало ли… не то, что могло с ним что-то случиться, а просто останется там, поддавшись на уговоры, типа: «Хватит тебе, сынушка, уже болтаться, пора бы остепениться…».
Олег Рауткин с семьей проживал на Украине и периодически их навещал. Каждый раз мы отмечали это дело, устраивая соответствующие проводы. По возвращении, мы готовили соответствующие встречи. Было такое чувство, что в очередной раз он поедет и не вернется. Ну, мало ли… не то, что могло с ним что-то случиться, а просто останется там, поддавшись на уговоры, типа: «Хватит тебе, сынушка, уже болтаться, пора бы остепениться…».
В начале января 1988 года, очередной раз уехав, задержался надолго, и больше двух недель его не было, и зародилось у нас в коллективе нешуточное чувство тревоги за нашу судьбу. Олег вернулся под конец месяца, и мы собрались на квартире Димы Леонтьева, благо тогда он был молодой-холостой-неженатый, и его двухкомнатная квартира уже была переделана под студию: в маленькой, слегка заглушённой комнате, была барабанная, в большой — аппаратная, функционально совмещённая с гостиной. Гостевой зал-салон, одна из стен которого была занята аппаратурой.
Посреди комнаты соорудили составной «стол». Пришла в полном составе группа Аутодафе и другие музыканты из разных групп, был Ростислав Дубинин, президент нашего рок-клуба — ну как же без него… не мог он обойти вниманием такое мероприятие. Каждый принёс с собой немного покушать, а выпить, в городе купить было весьма проблематично. Общими усилиями наскребли по две бутылки поганого кофейного ликёра и не менее поганого ванильного. Можно себе представить… Так как и то дерьмо, и то дерьмо — взяли всё это, слили в банку трёхлитровую и пустили её по кругу. Выпили быстро: морщась, кривясь, матюгаясь и плюясь. Компания большая — прошло это быстро и незаметно. Нелепая ситуация: сидит толпа мужиков, с ними барышни, стоит стол, ломится от пол-литровых и литровых баночек с домашними яствами-консервами… а выпить нечего. Спустя немного времени гости приуныли, положение нужно было спасать. Казалось — в городе реактивное топливо было куда легче достать, чем что-либо спиртосодержащее. В другой бы раз и заморачиваться не стали, а тут… не каждый же день Олег Рауткин возвращается из длительной поездки… Я выдвинул такое предложение:
— Братцы, вот у нас в Соломбале, где находится Дом Культуры и завод «Красная Кузница», в дебрях, в глубине есть место — какой-то там дом, (такие точки называли «ямами») где можно по двойной цене, опять таки — по рекомендации, ибо постороннего не обслужат — купить бухла.
Дело это было довольно опасное — заправлял им местный уголовный контингент — народ довольно таки мрачный, непредсказуемый и суровый. Поход туда спряжён с определённым риском: в лучшем случае можно было лишиться денег… как автор идеи, я выдвинул свою кандидатуру и попросил выделить мне попутчика из числа страждущих. Все вокруг обнадежено запереглядывались, с мест стали поступать нарочито робкие самовыдвижения кандидатур… это было бы заманчиво, если бы не было страшно… но выступил Рауткин:
— Будучи виновником торжества, ребята, кому идти, как не мне? Я пойду! — с чем все присутствующие споро согласились. Я обрадовался, ибо не было мне ближе человека, чем Олег; в тот момент, да и ему, соответственно тоже.
Пустили шапку по кругу, собрали довольно много. Деньги у нас какие-то водились, по той простой причине, что спиртное не продавалось, а что было еще покупать? В музыкальных магазинах продавались совсем условные музыкальные товары: копеечные медиаторы, рублевые струны, блок-флейты, губные гармошки. Словом, несмотря на удвоенность цены напитка, его количество предвещало быть довольно внушительным.
Был зима. Полярная зима. Настроение — что надо: подкреплённые действием тягучего напитка, мы бодро шагали навстречу судьбе. Времени было часов шесть, но темень в небе уже нависала черным-черна, однако в центре города было совершенно светло за счет зеркального отражения света от уличных фонарей белоснежной гладью утоптанных людьми тротуаров. Но когда мы вышли из автобуса, настроение резко изменилось. Район Соломбала — это остров, промышленный объект. Автобус высадил нас на окраине, где кое-где еще помигивали плафонами на ветру редкие фонари, а идти предстояло в самую гущу строений.
Там совершеннейшая жуть — представьте себе: деревня больших очень размеров, с неимоверным количеством узеньких улочек, переулочков, тупичков всяких, перекошенных заборов, сугробов в рост человека, и абсолютное отсутствие какого-либо уличного освещения. Ни людей вокруг, ни машин — кромешная глушь. Вдобавок, толком мы не знали куда идти. Внимательно посмотрев по сторонам, чуть повыше заборов и крыш одноэтажных деревянных домов мы увидели главный ориентир в нашем городе — телевизионную вышку. Она стояла у нас, в центре, на нашем берегу реки, но в тот момент оптимизма это не прибавило — вокруг стояла трескучая полярная темень.
— «Может ну его нафиг?» — сказал я, — «пойдем, может, назад?», на что Олег решительно возразил: «Да ну, ну что ты, там ребята ждут, деньги в кармане, мы поехали, как можно-то?», — и мы двинулись вглубь, в направлении к одиноко стоящему магазину, вокруг которого беспрестанно толклись какие-то мутные личности. Внутри, конечно, ничего, кроме скудной еды: припорошенных пылью веков анфилад фруктового сока, густо измазанных тягучим антикоррозийным покрытием здоровых жестяных консервных банок с кабачковой икрой; на пост-модернистски оформленном прилавке молочного одела стократно лыбились «Малышки», а зацарапанный монетками стеклянный прилавок таил в себе опечаленный взор субтильных океанических рыб неизвестно уже какого копчения… На всех прилавках покоилась тень дискретных времён.
На выходе курили двое в пальто, с натянутыми на брови армейскими ушанками. У них-то мы и попытались узнать, где можно обрести искомое. Вооруженный соответствующими паролями, я стал перечислять «от кого» мы и что пытаем. В противном случае, дорогу могли указать совсем в противоположную сторону. Двое осмотрели нас, дали соответствующие инструкции, и мы двинулись, следуя курсом указанного нам направления. Олег попытался, было, впасть в патетическую риторику о том, что все трудности — ничто, перед уверенным стремлением их преодолеть, но меня все же занимали тревожные мысли: чуял я, что основные наши приключения еще впереди…
По мере удаления от отправной точки, пейзаж вокруг становился всё мрачнее и мрачнее; время от времени, оглядываясь на одинокий фонарь, освещавший фасад магазина, который тревожно уменьшался в размерах по мере нашего с Олегом удаления, назойливая мысль трусливо сверлила мое воображение: «блин, может всё-таки вернуться, может всё-таки вернуться?!». Глядя на Олега, который мне безоговорочно верил, шел за мной уверенно, как за Сусаниным, я взял себя в руки: ладно, хрен с ним, раз уж ввязались — посмотрим, чем это кончится…
Дошли до первого двора, который нам был указан, постучали в окошко. За занавеской царил полумрак; испуганно подёрнулись потолочные тени, отброшенные кем-то в свете масляных лампад; выглянула какая-то смутная личность в окно, изобразив на лбу вопросительный рельеф. Я показал характерную комбинацию из большого пальца вверх и вытянутого вперед мизинца, исполнив языком звучный щелчок. Занавеска задернулась, и таинственный субъект вышел к нам на порог. У меня, говорит, кончилось всё, там тоже уже все, и здесь, неподалеку, тоже и надо идти нам на самую дальнюю «яму», куда именно идти я больше всего стремался, тщетно пытая надежду на более скорый результат. Я спросил, нет ли иных вариантов, на что он ответил, что если точно хотим взять, нужно именно туда, ибо уже совсем вечер, а поблизости все уже выгребли к середине дня. Делать было нечего… пошли.
Поплутав где-то с полчаса, неоднократно выходя на одно и то же место с разных сторон, мы, наконец, приблизились к «заветному» дому; заветному, в очень больших кавычках… заметили его издалека, среди одноэтажного окружения он возвышался большим мрачным утёсом. Он был двухэтажным и стоял несколько поодаль, на пустыре. В окнах горел свет, из трубы струился лёгкий дым — внутри дома теплилась жизнь, но чем-то веяло от этого дома таким, что чем ближе к нему подходили, тем заметнее замедляли шаг, и тем меньше оставалось желания к нему подходить, а уж тем паче входить туда… Олегу передалось мой настроение, мы двигались молча, и только скрип снега под нашими ногами ощущался всё громче и громче: нахлынувший стрём субъективно усиливал его амплитуду. Подошли к дверям. Я позвонил. Звонок не работает. Я постучал:
— Открыто! — приглушенный рык дикого зверя, от которого уже само по себе похолодело внутри. Казалось, этот рык издавали брёвенные перекрытия, нам показалось, что сам дом распахнул своё чрево… Я вошел первым, следом за мной — Олег. В помещении стоял низкочастотный гвалт, издаваемый большим количеством взрослых мужчин, но стоило нам преступить порог, вдруг повисла полная тишина. Представшая перед нами картина заставила меня окончательно пожалеть о том, что мы сюда пришли. В жарко натопленном помещении сидели-курили раздетые по пояс люди и от синевы, которой они светились, рябило в глазах. На столе, помимо различных маринадов и солений, стояло столько разнообразных спиртных изделий, сколько я ни разу в жизни своей не встречал наяву. Сизый дым, нависавший надо всем этим гастрономическим великолепием, хоть и сокращал визуальную глубину «натюрморта», но вносил мутную таинственность: Стоило кому-то из сидящих поодаль податься назад, их очертания растворял синий туман.
Во главе стола сидел архиколоритнейший персонаж. Человек-гора с лицом, напомнившем голову тигра Шерхана. Рядом — Табаки, вокруг — бандерлоги…
— А что это мы такие волосатые? — прилетел в нас шершавый вопрос Шерхана. А надо сказать, что по рокерским меркам мы с Олегом не дотягивали даже до средней волосатости, но на фоне присутствующих, лишенных всякой растительности, черепов… тон, изданной Шерханом риторики, не предвещал абсолютно ничего хорошего.
— А они — неформалы, — промяукал Табаки. И все заржали.
— Да нет, — говорю, — какие… просто музыканты…
— Металлисты, что-ли? — проявил эрудицию Табаки. Комната вновь ухнула перекатистым бандерложьим рыком.
— Ну, в какой-то степени да, — нашелся я, — на Красной Кузнице мы работаем.
Это была удачная полуправда — Рауткин там не работал, однако лица их заметно подобрели.
Это была их вотчина — завод в Соломбале, поэтому всяк, кто трудился там, признавался своим.
— На Кузне? — переспросил Шерхан, — а из какого цеха?
— Энергоцех — отвечаю.
— Ааа… — кивнул Шерхан на кого-то из своих, — Сивый, у тебя там братан ведь работает, да?.
— Эээа — утвердительно рыкнул Сивый.
— А Серёгу Спиридонова знаешь? — Шерхан в пол-оборота развернулся к нам.
— Да конечно знаю, в нашей бригаде электриков, мой сменщик.
Нам предложили сесть, но беспокойство еще одолевало нас: стремно и жутко попасть в логово «контингента». Все это напоминало известный фильм Говорухина про банду «Черная кошка», в которой герой-музыкант, состоя на службе в милиции, притворялся блатным. Компания налила себе. Выпили — закусили.
— Ну, а чо пришли, то? — задал вопрос главарь.
— Да вот… нам бы водочки купить…
— Воо-одочки, — хором протянула свора, и все заржали. Я почувствовал совсем нехорошие нотки в этой рже.
— Ну, не водочки, так винца какого… — тут они заржали совсем-совсем нехорошо. Блин, думаю может что не то сказал…
— А деньги-то у вас есть? — шмыгнул носом Табаки.
— Деньги есть.
— Даа-аа? — все посмотрели на нас с интересом, примерно таким, с каким стая зимних волков алчет вольное парнокопытное.
Думаю: да, забрали бы деньги и опустили бы с миром и буй с ними. Они что-то запереглядывались, последовала команда: «Покажи». Тут мы с Олегом переглянулись, ну что делать, я полез в карман и вынул из него всю собранную ребятами сумму, показал.
— Ну, и что вы хотите?
— Ну, нам… — и я перечислил им, что бы нам хотелось.
— Мало у вас денег… ну лады, это успеется. Но вот вы ведь музыканты, да? Давайте, сыграйте нам что-нибудь. Тут же нашлась совершенно убитая, чуть не сказал вся в наколках, клееная-переклееная задрота, пошла по рукам и какой-то лысый сунул её мне, потому как переговоры вел я, а значит, и отвечать по существу выпало мне. Взял, повертел в руках, осмотрел со всех сторон, сижу — думаю, что сыграть? Я и не знал что играть. Вообще, никогда в компаниях ничего не играл, тем паче в такой компании, и потому сижу, соображаю…
— Ну давай, сбацай что-нибудь, что затих-то? Ты ж музыкант?!
Оробев, я собрался с духом и заиграл поппури, точнее сольные партии изо всех своих песен. Пальцы мои бегали по грифу так, будто всем денег должны. Быстро покончив с нашими риффами, я переключился на Deep Purple, затем на Led Zeppelin, бросив взгляд на Олега, увидел остекленевшее лицо и понял — не то, не то, черт… и остановился перевести дух.
— Тюю, — протянул Табаки — хватит тебе пиликать, ты давай, сыграй что нибудь. Я совсем растерялся…
— Ну-ка Сивый, ну-ка покажи ему как надо играть.
Тот докурил свою беломорину, затушил её в блюдце, взял инструмент, ля минор и гнусаво затянул какую-то очень старую и всем известную песню, название которой и сейчас, хоть убей, не помню. Даа, подумал, уж лучше бы я притворился замечательным электриком, так оно куда спокойнее. Сивый закончил, все посмотрели на меня, и я понял, что всё… что от меня ждут — я не умею, и не знаю, и не играл никогда… что было бы, не знаю, если б не Олег Рауткин, его смекалка, его матчасть.
Взяв инструмент, он отставил стул, сел на него, облокотился на спинку, положил ногу на ногу. Прилаживаясь и настраиваясь, изобразил пару-тройку блатных аккордов… все затихли. Рауткин выдержал театральную паузу ровно столько, сколько это было нужно, ни миллисекундой больше. И как вдарит:
Пуля, пролетев, в грудь попала мне
Но спасуся я на лихом коне
Шашкою меня комиссар достал
Кровью исходя, на коня я пал
Хэй! Ой да конь мой вороной
Хэй! Да обрез стальной
Хей! Да густой туман
Хей! Ой да батька, атаман.
Надо сказать, с его-то голосом, да в полной тишине, совершенно неожиданно… это нужно было видеть. Припев мы грянули вдвоём. Когда смолк звук последнего аккорда, сначала повисла гробовая тишина, а потом сразу, как по команде все зашевелились, забасили, мол, ну что же вы сразу то… ну ваще, пацаны, вы даете.
Эффект был просто поразительный, спасибо Андрею Панову, вероятно он спас нас, сам и не зная о том. Эффект вероятно усилил тот факт, что в принципе, никто от нас уже ничего путного и ждал, и каждый в уме выносил нам свой приговор. Но мы повалили их навзничь. Тут же затребовали исполнить на бис, перед нами открылись все бутылки, налились стаканы. Сивый, даже попросил Олега записать ему аккорды. Когда песня всеми была уже разучена, попросили что-нибудь в таком духе еще. Но ведь нет больше песен таких, или ей подобных… и Рауткин пошел вразнос. Он вспомнил ординарные песни подобных компаний, я даже и не знал, что мой друг настолько подкован этим репертуаром. Начав с «Опасной трясины», он исполнил еще с десяток подобных песен, причем самого сурового уголовного содержания, да так, что казалось, побрей его сейчас, сделай пару наколок, и покажется так, будто он оттуда и не выходил, а так всегда с ними сидел…
Поймал себя на том, что спустя немного времени вокруг нас оказались совершенно милые, симпатичные люди. Абсолютно не страшные, живые человеческие лица. Может, тому виной была томная расслабуха, пришедшая на смену состоянию рвущихся от тряски поджилок, либо сказалось влияние давно забытого алкоголя. Вокруг царило полное эмоциональное благолепие. Рауткин уже травил байки, я слушал проникновенный рассказ молодого воришки и чувствовал полную гармонию, воедино сливаясь с внешним миром. Так прошло несколько часов. Мы уже практически ассимилировались, на нас перестали поголовно обращать внимание. Общество разделилось на группы, травились байки и мы позабыли про время. Олег уже записывал телефоны, а я налегал на поставленные перед нами закуски. Нам предложили не стесняться, «все, что на столе»…
Рауткин с Сивым устроили «музыкальную дуэль» — гитара передавалась из рук в руки, вспомнились все песни мира. Девственный покой окрестностей Соломбалы сотрясал мощный голос Олега, проникавший, казалось, в каждое окно, в каждый дом в округе. Так продолжалось несколько часов. Время близилось к полуночи, а вышли мы около шести часов вечера. Гитару Сивому Олег уже не передавал — из него бесконечно струились песни «нашего» контингента, удивляя меня всё больше и больше. Откуда он их знает? «Вот же какие глубины сознания, порой, проявляются…» — подумал я.
В какой-то момент я вдруг осознал, что нас ждут ребята, и что засиделись мы нешуточно — время давно перевалило заполночь. Подумал, что наши друзья давно уже нас похоронили: мобильных телефонов не было, и сообщить о том, что мы чувствуем себя прекрасно, и более того, совсем великолепно — такой возможности не было. Я стал дёргать Олега за рукав. Ночевать в том доме, не смотря ни на что, нам не улыбалось. Нас ждали, поэтому мы должны были двигаться к дому.
Заметив наше волнение, Шерхан поинтересовался, какие у нас планы, и что мы, всё-таки, хотели. Я объяснил, что делегировали нас прямо из-за стола, ровно как уже шесть часов назад, и что люди нас ждут, и уже совсем неудобно, и транспорт уже заканчивает ходить, а мы-то уже и позабыли, зачем сюда пришли. Такие понятия, как забота о близких, были у них в уважухе. Я ответил, что нам бы хотелось бухла на все наши деньги, на что Шерхан посоветовал взять портвейна.
— Ребята, — сказал Шерхан, — в общем, если у вас в Соломбале возникнут какие-нибудь проблемы — смело к нам, ребята, мы всех уроем за вас, случай чего.
В итоге, на все деньги, то у нас были, мы приобрели 12 бутылок портвейна, и одну поллитровку водки нам задарил коллектив. С нас не стали брать двойную цену, отчудили всё по себестоимости. Вот на что способна великая сила искусства!
— Клёвые вы парни, хоть и волосатые, а молодцы!
Несколько стаканов водки перевели нас на автопилот. Счастливый такой, автопилот. Бандиты проводили нас до самой остановки такси, поймали нам машину и приказали водителю довезти нас до самого подъезда в целости и сохранности. Последовало трогательное расставание, с клятвами в вечной дружбе.
За время пути в центр мы с Олегом осушали бонусный пузырь водяры, презентованный нам соломбальскими аборигенами, приговаривая: какие же всё-таки классные ребята — эти соломбальские аборигены, и как здорово, что мы всё-таки к ним поехали. О тех, кто нас ждет, мы и думать забыли. Подъехали, попрощались с таксистом. Лифт уже, естественно, не работал, но мы влетели на девятый этаж, словно на крыльях и принялись неистово звонить и барабанить в дверь… сначала тишина, мы переглянулись и тут услышали за дверью какое-то шевеление. Щелкнул замок… в коридоре стояли буквально все, кто находился в квартире, лица белые… немая сцена. Будто мы явились с того света — восставшие из ада — счастливые, пьяные, лица красные, а изо всех карманов торчат донышки, горлышки зелёных бутылок. В сумку всё не помещалось, и мы старались напихать в себя поплотнее, чтоб не приведи судьба, не забыть чего в машине.
Прошла так минута, две или три, но потом все разом заржали, запрыгали, заобнимали, затискали, в общем… так бы, наверное, встречали космонавтов, вернувшихся с Венеры. Но нам, честно говоря, уже было всё равно — с чувством исполненного долга мы ввалились… и всё. Все наши ресурсы были исчерпаны и всё веселье, которое тут же началось и, наверное, долго ещё не кончалось, прошло мимо нас. Словно порубанные витязи мы рухнули оземь в барабанной комнате на предварительно расстеленные матрацы. Нас укрыли пледами, положили под головы декоративные диванные подушечки, но мы этого уже не слышали, так как спали мертвецким, а может детским, а может даже богатырским сном до самого утра. Мы не слышали, что происходило за стеной, не слышали, как разгоряченные музыканты включили глубокой ночью аппаратуру и принялись неистово её использовать; не слышали, как барабанщик продрался сквозь нас к барабанам, и простучал свой ординарный сет; не слышали приезда двух нарядов милиции…
Продрав глаза, долго соображал, где я, и кто рядом. Выяснить это попытался наощупь. Что-то сильно мешало… в попытке проверить, кто рядом со мною, наткнулся на что-то совсем твёрдое… Олег ошалело открыл глаза и принялся ими вращать, разбуженный моими изысканиями, и, не понимая, где он, кто с ним, и сколько времени — день или ночь. Он привстал, узнал меня,. и его вращающиеся глаза встали в ступор, увидав в моих руках нечто совсем невообразимо невозможное… одну бутылочку какая-то заботливая, нежная и ласковая рука предусмотрительно положила мне под подушку, и я держал её в руках.
— Откуда? Кто принес?? — ошалело вопросил меня Олег. Его дыхание участилось… оно и понятно: Рауткин постоянно проживал со своей семьей на Украине, и никак не мог привыкнуть к тому, что в Архангельске царит всеобщая алкогольная жажда.
Записал Алексей Вишня
Для Специального радио. Июль 2006 г.